Севастьянов Георгий Александрович

Георгий старший сын Александра Тимофеевича, старший брат моего родного деда Бориса родился, когда в семье уже было две дочери. Можно себе представить, каким подарком, праздником для семьи, давно ждавшей мальчика, было его рождение! Оно открыло целую вереницу потомков мужского пола: Георгий, Борис, Владимир, Игорь. Но первенец всегда первенец!.

Георгий не является моим прямым предком, он вообще не успел оставить сына на земле. Но для истории нашего рода его биография чрезвычайно важна, она украшение нашей семьи и помогает многое понять в судьбе и деда, и прадеда. Кроме того, именно работа над историей его судьбы нередко вдохновляла меня на все новые жадные поиски архивных материалов и иных свидетельств в работе над нашей семейной повестью. Я считаю крайне важным, чтобы все Севастьяновы помнили о нем, чувствовали свою с ним вечную связь, как чувствую ее я.

Источники, по которым можно прояснить биографию моего двоюродного деда, троякого рода: во-первых, официальные документы, опубликованные и архивные; во-вторых, воспоминания, устные и печатные; в-третьих, небольшой фотоальбом и иные фотографии, принадлежавшие его вдове и совершенно неожиданно приобретенные мною в 2014 году.

В биографии Георгия есть эпизоды вполне ясные, а есть неясные. Начну с первых, потом перейду ко вторым.

В июне 1917 года в Гельсингфорсе, где служил Георгий, разыгралась история, вошедшая в отечественные анналы в изложении ряда мемуаристов большевистского толка. Героем ее был мой двоюродный дед собственной персоной. Что и как было?

В первую очередь, нужно процитировать воспоминания матроса-коммуниста Н.А. Ховрина, активнейшего организатора вначале большевистского подполья на Балтике, а впоследствии вообще Красного Флота:

«...После этого делегация съездила в Або, а затем должна была отправиться в Ревель. Со штабом флота мы договорились, что ее возьмет на борт эсминец “Инженер-механик Зверев”. Мы проводили товарищей, пожелали им счастливого пути. Но вскоре они опять появились в ЦКБФ¹. Вид у них был растерянный. Я спросил, что случилось.

• Ерунда какая-то, сказал один из кронштадтцев, разводя руками, нас попросили с корабля.

• Быть того не может!

• Кто посмел?

Довольно долгие годы четверть века я переходил от отчаяния к надежде и обратно, пытаясь разобраться, что же, все-таки, произошло в 1917 году с дедом Георгием, как сложилась его судьба. Началось все еще в 1990 году, когда я получил из Центрального Военно-Морского архива два взаимоисключающих сообщения (выделения сделаны мною). Одно из них было траурным, но второе ему противоречило. Вот они.

1. Письмо директора ЦГА ВМФ СССР В.Г. Мишанова № 775 от 11.12.90 г. , л. 1 об. гласит:

«Погиб 14 ноября 1917 г.(по старому стилю) на эсминце «Бдительный», подорвавшемся на мине в Ботническом заливе в районе порта Раума.

Приказом по флоту и морскому ведомству № 173 от 23 декабря 1917 г. исключен из списков погибшим при исполнении служебного долга.

(Картотека потерь в I мировую войну; ф. 5, оп. 1, д. 2, л. 46; ф. 92, оп. 1,

15 июня 2014 года, после предварительного телефонного звонка от некоего дилера Данилы из Таллина, я получил электронное письмо:

«Я купил по случаю эмигрантский фотоальбом, там Ваши предки. Интересует?»

Разумеется, я приобрел за 300 евро (плюс тридцатка за доставку поездом) этот альбом, купленный белградским антикваром на блошином рынке у неизвестного лица, а потом выкупленный таллинским профессионалом, определившим по одной из фотографий моего прадеда Александра Тимофеевича (по форме, погонам, орденам), а затем нашедшим меня по моему давнему интернет-запросу насчет Георгия.

Это оказался разрозненный альбом жены Георгия, посвященный частично клану Севастьяновых, а частично их с мужем короткой совместной биографии, включая ее персональные фото того же периода. Самые ранние фотографии были сделаны 2 апреля 1916 года на пасху в доме родителей Юрика (Георгия) на Ржевке, самые поздние подписаны ноябрем 1917 года. Все подписи сделаны одним почерком, писала жена.

Тщательно проанализировав фотографии и подписи к ним, я пришел к таким выводам.

Тем временем, 18 и 21 августа 2015 года я работал в РГА ВМФ и почерпнул там новые сведения, которые опять заставили вернуться к судьбе Георгия, вновь дав надежду на его спасение.

Дело в том, что после того, как наши «органы» вывезли архив русской эмиграции из отбитой у гитлеровцев Праги, советскими спецархивистами была проделана колоссальная работа по выявлению всех, кто в этом архиве хоть где-то как-то когда-то упоминался и составлена соответствующая служебная картотека (основная часть находится в ГАРФ) с указанием на отдельных карточках фамилии, имени, чина и звания персонажа, наименования и шифра документа. На этих бесчисленных карточках оказались так или иначе запечатлены практически все действующие лица Белой армии и белоэмиграции, хотя бы однажды отразившиеся в документации. Потом все, что касалось флота, было передано в ЦГА ВМФ в Ленинград.

И вот летом 2015 года в этом архиве удалось отыскать две карточки, где упоминался мичман Георгий Севастьянов! Одна из них перекликалась с вышеприведенным сообщением от Мишанова о зачислении приказом № 1404 от 1920 года мичмана Георгия Севастьянова в Черноморский флот, а во второй упоминался мичман Георгий Севастьянов в приказе № 4585 от 1920 года, но что это за приказ, было пока неизвестно. Однако тот факт, что имеет место быть не одно, а два упоминания о деде Георгии в документах (да еще приказах!) Белой Армии, казалось мне, исключают всякую случайность: он, конечно же, был жив в 1920 году и находился у Врангеля на флоте. И никем другим, кроме как нашим «Юриком», этот мичман быть не мог.

С осени 2015 по весну 2016 гг. я много работал в ГАРФе и РГВА, разыскивая данные на Севастьяновых и Забугиных. Особенно тщательно я просматривал материалы о русской эмиграции. Я помнил строки из справочника Волкова, где говорилось, будто дед Георгий побывал в Константинополе и состоял там в Союзе русских морских офицеров. Я хотел найти тому хоть малейшее подтверждение, но ничего не нашел. Деда Георгия не было ни в опубликованном в «Бизертинских сборниках» списке Союза (в отличие от деда Бориса), ни в «Списке чинов флота, находящихся в Константинополе» (вып. I, № 1, июнь; вып. II, № 2, июль 1921), ни в списках беженцев, проживающих в общежитиях, где жили сотни лиц обоего пола¹, ни в покомнатном списке лиц, проживавших в американском Морском клубе², ни в списке лиц, получавших паек от американцев или французов³, ни в списке эмигрантов, собиравшихся из Константинополя выехать в Чехословакию⁴, ни в «Списке чинов флота, проживающих в пределах Королевства СХС [сербов, хорватов и словен]» (вып. I, II, 1921). Не фигурируют братья Севастьяновы и в объявлениях о розыске эмигрантов Главного справочного бюро эмиграции.

Мои надежды таяли.

Кроме того, работая над биографией Бориса, я видел, как много, на самом деле, следов мог оставить молодой, энергичный боевой офицер в документах той поры! Даже на прадеда Забугина, старика-чиновника, и то нашлась пара документов. Но о Георгии не попадалось ничего, кроме тех двух загадочных карточек в картотеке РГА ВМФ, за которыми крылись некие приказы, содержания которых в Москве найти не удавалось. Эта глухота меня сильно смущала.

В истории трагической гибели моего двоюродного деда есть, на мой взгляд, момент мистический, на котором я хотел бы остановиться в заключение.

Я уже отметил по ходу изложения, что деда Георгия, свежеиспеченного мичмана изначально назначенного вахтенным начальником на эсминец «Бдительный», внезапно не прошло и двадцати дней перебрасывают на эсминец «Инженер-механик Зверев». Как будто судьба пожелала уберечь его от гибели на том злосчастном судне.

А ведь «Бдительный» и вправду был отмечен каким-то особым злосчастием, над ним явно тяготел недобрый рок. Вот небольшая цепочка злоключений этого корабля. Начать с того, что нашему «Бдительному» предшествовал его полный одноименный двойник, построенный на немецком заводе Шихау в Эльбинге в 1900 году (первоначально под именем «Кит», переименован в 1902 г.). Этот первый «Бдительный», предназначенный для войны с Японией, был отправлен на Тихий океан, но уже в начале войны из-за неисправности (лопнули трубки в котле) долго оставался на ремонте в Порт-Артуре, а в октябре 1904 года, возвращаясь ночью из бухты Белый Волк, подорвался на японской мине заграждения. Он остался на плаву, несмотря на два разрушенных кормовых отделения, и был отбуксирован в порт, но ремонту уже не подлежал и кончил тем, что был взорван собственной командой накануне сдачи славной крепости.

А наш, второй, эсминец «Бдительный», построенный там же в 1906 году, тоже начал не лучшим образом, поскольку уже в в 1910-1911 гг. подвергся капитальному ремонту корпуса и главных механизмов с заменой котлов. А вскоре, в 1915-1916 гг. вновь вынужден был проходить капремонт. Не успев отремонтироваться, получил 22 октября 1916 г. на банке около Балтийского порта повреждение, причем в нелепых обстоятельствах: выходя в предутренней мгле из внешней стоянки кормой вперед, наткнулся на мель и повредил винт. Едва прошло два месяца после этого и новое происшествие: идя замыкающим в кильватере колонны из трех миноносцев, «Бдительный» в ходе неудачного (из-за лопнувшей от неисправности цепи Галля) маневра протаранил идущего впереди «Бурного», нанеся ему пробоину, а себе погнув таран.